А. Мальцев

Памяти Светлого русского воинства, в 1380 году ставшего на пути Золотоордынского хана С детства привыкший к неудобью, недавние свои путеше­ствия на велосипеде по соседним областям и ближнему зарубе­жью совершал я в одиночестве, а в этот раз забоялся. Видно, на­читавшись интернетовских стра­шилок, стал думать о каких-то опасностях и потерял уверен­ность в себе. С Павлом Конюховым позна­комился я в прошлом году. Дого­ворились проехать в 2012 году на места бородинского сражения через поле Куликово. Разрази меня гром за кощун­ство, но от меня лично Бородин­ское поле почему-то значитель­но «дальше» Куликовского. То ли отцы-преподаватели в универси­тете чего-то не додали, то ли сам ушами прохлопал, но кроме рас­хожего: Денис Давыдов - поэт-партизан и гусар, сонный Куту­зов, трагедия Можайска с остав­ленными на милость французов раненными в бородинской бит­ве солдатами, - а у тех своих де­вать некуда, переломный момент наполеоновского похода - пожар Москвы, да загадочный Александр Первый - от вольнодумств молодости до, вроде бы как под­ставной, смерти с преображени­ем в Фёдора Кузьмича, и генера­лы 1812 года – особый и неповто­римый род героев русских, офи­церов высочайшей выточки! В этом году двухсотлетие сражению, юбилейный год. Как не собираешься в дорогу заранее, под конец сборов всегда дуреешь от нахлынувшего, вол­нуешься новичком. То вдруг ка­меру в пробных пробежках проколешь, или ни с того ни с сего колесо залюфтит. Каждое явле­ние знаково, полно предсказа­ний! А уж позабыть-то, точно что-нибудь да позабудешь. Не­рвы взвинчены, думаешь: скорей бы в путь – там всё утрясётся, от­регулируется.

Сегодня трудно воспроизве­сти путь Мамая от устья реки Воронеж. Вверх по берегам Во­ронежское море сильно измени­ло местность. Пойменные луга заболотились далеко выше Чер­товиц. Практически эта часть пути не воспроизводима на ве­лосипеде целиком, только фраг­ментами и условно.

Павел пойдёт от Девицы на Семилуки, Русскую Гвоздёвку, через Дон у Новоживотинно­го. А от Рамони мы уже пойдём вместе. Выехать собирались пер­вого июня, но у Павла в Украи­не заболел отец. Выезд отложи­ли на 12 июня. Удивил и насторо­жил меня Павел уже двенадцато­го, преодолев расстояние в 60 ки­лометров за три часа. Я встрево­жился - темп не мой.

Павел на восемь лет моложе, но за его спиной не один вело­пробег через всю страну с восто­ка на запад и по периметру Рос­сии, пустыня Гоби Монголии, Китай, Австралия, страны Ев­ропы - всего и не перечислить! Мой же опыт велосипедиста-путешественника против его – щенячье повизгивание. Па­вел попросил ограничить поезд­ку Куликовым полем, пока брат Фёдор в Украине с больным от­цом, а на Бородинское поле мож­но, мол, съездить и осенью. На том порешили.

Написанное вслед событию, со слов свидетельских, уводит от сути самого события, стано­вясь эпосом, сказанием, балла­дой, повествованием. Написан­ное очевидцем, в сильной сте­пени зависит от роли и степени участия в событии написавше­го. Единственно верными мож­но признать: доклад, донесение, запись сказанного слово в слово, материальные находки археоло­гов, логическую реконструкцию события специалистом. Но чита­бельны и притягательны именно первые. Человеку важна не суть, а отношение к событию вчера, сегодня, завтра – а это уже ав­торство.

Мой велосипед серийный, ку­пленный в обычном, не салон­ном магазине. Размер колёс 28. Его попытки развалиться сразу я пресёк: в каретку педального узла вмонтировал обычные ша­рикоподшипники, увеличил ко­личество передач с семи до двад­цати одной, модернизировал – и оно стало ходимее – заднее ко­лесо, специально велосипед оборудовал. Велосипед Павла руч­ной сборки, как костюм «по­шит» именно под хозяина. Пере­дач 24, колёса 26 и, как хорошо намоленная икона, наезжен многими тысячами киломе­тров. По-моему, он как-то суевер­но боится его вы­пустить из рук.

Даже сама бит­ва 1380 года на Ку­ликовом поле бо­лее значима эмо­ционально, чем су­тью. А уж что го­ворить о чувствах хронистов, писав­ших о ней по жи­вому слову очевид­ца! И я б наврал не один короб.

Павел о своих путешествиях на­писал четыре кни­ги и множество картин. Я смотрел работы Павла, его жены Веры и бра­та Фёдора. Фёдор в живописи угловат и чутко точен, Вера лирична, Павел условен и тем загадочно-образен.

Но сегодня не 1380, а 2012 год. Событие отнесено в глухую древность с очень невнятным: где была битва, надо ли было положить столько народу, про­тив чего восстали, герой ли по-былинному великий князь Дми­трий Иванович (Донской) или нет, чем он потом не угодил не­вольному союзнику Тохтамышу? Почему он злейшему врагу ока­зался союзником?

Павел очень общителен и прост. Он повседневно в воспо­минаниях и, мне кажется, забы­вает, что говорит именно он. По­тому, прервавшись, он часто изу­млённо смотрит на меня: что ты не даёшь слова сказать?

Тогда, после битвы, всё вновь стало на свои места – власть ор­дынцев восстановилась над Ру­сью, целостность Руси под вла­стью Орды восстановилась, упо­рядочились иерархические отно­шения: Тохтамыш – царь, Дми­трий – подданный, тогда как с Мамаем они были равными, что ни того, ни другого не устраива­ло. Мамай требовал от Дмитрия большей дани и большего под­чинения. В этом состояли обиды Дмитриевы, от этих обид шли его защищать подданные ему русичи.

От устья реки Воро­неж, от места её сли­яния с Доном, здесь собиралась-копилась всё лето 1380 года вражья сила-туча Ма­мая, а он в это время, по мифиче­ским слухам, пил-гулял у тёщи в районе нынешнего села Костён­ки - от Гремячьего и Шилово за­хотелось проследовать путём Ма­мая вверх по реке Воронеж. Про­следить его логически возмож­ный путь следования от реки Во­ронеж на реку Дон в Липецкой об­ласти. У Липецка река Воронеж круто поворачивает на восток в Тамбовскую и Рязанскую земли.

Не раненько, против обычно­го, а в девятом часу 13 июня вые­хали из Бора в Рамонь – хотелось запечатлеть начало похода ка­мерой с высокой разрешающей способностью. Земляк и друг журналист Новосельцев, сделав несколько снимков, шутливо по­интересовался: «Не больно?»

Нет ничего рутинней педали­рования. Вскоре на это переста­ёшь обращать внимание. Даже наддать хочется, но колесо в ко­лесо за мной идёт Павел, все мои вольные и невольные рывки лег­ко парирует, и я понимаю: ско­ро проснётся в нём кровь зверя-покорителя пространств и туго мне придётся, ох как туго!

- Вот, - указал я Павлу, - по­следний мост через реку Воро­неж в Воронежской области.

- А внизу что за село? - спро­сил Павел.

- Ступино – место первых ко­рабельных верфей под Вороне­жем, построенных по распоряжению царя Петра.

Как-то совсем незаметно въе­хали в село Лопатки. Жил в нём, царствие ему небесное, поэт и краевед, отвечавший неизменно на мои звонки: «Товарищ Подпо­ринов у аппарата». Родословную каждого жителя Лопаток описал он любовно и подробно. Описал топонимику села и его окрестно­стей. А стихи.., что стихи – душа просила! Теперь мне так отве­тить отсюда больше некому…

На правом берегу Дона, от устья реки Красивая Меча в Лебедяни Липецкой области до устья реки Непрядвы в Монастырщине Туль­ской области, поискать хочется ме­сто битвы. И не только. Замечено (мною, во всяком случае) – быв­шие места поселений человека, ме­ста активных событий ощущают­ся отлично от «фоновых» мест. И – чисто интуитивно - представить: могло такое тут быть, не могло... Хотя это скорее предубеждение. Не осталось на земле мест, не связанных с человеком.

А асфальт мыкнулся было на последнем рубеже воронежских окраин у Сенного овраг перепрыг­нуть да, забоявшись, остановился-оборвался. И сразу же на колёса стал наматываться липкий чер­нозём. Это ж наказанье божье: на периферии пересекать границы областей. У станции Калмык во­лок я по бездорожью, со сторо­ны Новохопёрска, велосипед на территорию Волгоградской обла­сти, потом из Ростовской - по пе­скам - на Березняги Воронежской, здесь, забегая вперёд, под пролив­ным дождём - по щебню - два ки­лометра из Липецкой в Тульскую.

Выволокли по противополож­ному склону велосипеды наверх. Павел задышливо и категорично:

- Это пусть Мамай по таким буеракам свой скарб таскает! Давай двигать в сторону маги­страли. И пришёл моему роман­тическому путешествию вверх по реке Воронеж конец.

- Потому как, - сказал Павел, - это не экспедиция, а велопробег.

Не знаю, как в других, а в на­ших краях, среди потомков рязан­ских, редко встретишь голубоглазо­го россиянина со светлым волосом – всё больше рыжие да чёрнень­кие с карими глазами потомки-полукровки монголо-татар со смугловатыми лицами. Длань Чингис-хана далеко и широко про­стёрлась над Русью после похода внука его Батыя. Но не единствен­на это причина. Нравились нашим мужикам степнячки. Роднились, таким образом, русичи с печенега­ми, со всеми праздно шатающими­ся по южным степям воинственны­ми народностями. Девушки наши кочевников-скотоводов не люби­ли. Брали соседи их силой. А уж как татарва нахлынула – вообще согла­сия никто не спрашивал. В наш же сверхкоммуникабельный век ис­кать этническую чистоту – заня­тие, граничащее с безумием. По сегодняшнему телевидению гово­рят: Чингис-хан - рус, голубоглаз… Цвет кожи, глаз, волосяной покров сформирован природными услови­ями места проживания, а не поли­тическими мотивами, господа.

…Пошли мы полевыми доро­гами по компасу на северо-запад. Павел ушёл вперёд, мотивируя тем, что за мной ехать тяжело, он усыпает. Я попробовал, сослав­шись на старшинство, выторговать послабление, но он разразился притчей-воспоминанием:

- Во Владивостоке вёл я сто километров группу студентов. Ребята держались хорошо, скорость держали приличную, ни­кто не отстал. Я был удивлён, когда узнал, что в группе студентов - семидесятичетырёхлетний преподаватель! А у брата Фёдо­ра сегодня любимое: «Мне всего только шестьдесят!»

Бату-ханово воинство мы должны благода­рить не за то, что поро­ду нам поправили, а за государ­ственность. Там, где хватало ума позабыть-прекратить русским князьям вражду, выступить объе­динёнными усилиями, был успех, где разрозненно – поражение.

Не появись тогда из-за Волги злобный и охочий до чужого до­бра кочевник, возможно, не было б сегодня обширного территори­ального пространства Руси, во­бравшей в себя всех и вся окрест, а была б мелкопоместная Евро­па, в которой совсем недавно из территориальных и этнических лохмотьев сложились государ­ства. Но и цену степняки взяли за науку непомерную!

Вышли на асфальт. Впереди Конь-Колодезь и выход на маги­страль, позади Сендякино. Павел напомнил о вчерашнем инспек­тировании моего снаряжения. Принимая тогда его критиче­ские замечания, я разгружал ве­лосипед. Столик, стульчик, удоч­ку, кое-какой инструмент…

- А ты знаешь – ручку зубной щётки надо укоротить, в клю­чах насверлить отверстий, мыла только маленький кусочек… ну куда столько зубной пасты!... ложка должна быть алюминие­вой… вилку оставь дома.

Раскритиковал постельные принадлежности и ещё, и ещё.

- Воды надо больше. В монголь­ской пустыне я чуть не помер от жажды – чернота изо рта пошла.

- Что, мало взял воды?

- Нет, обозначенного на карте колодца не оказалось.

- А какой он - колодец в пу­стыне?

- Обложенная камнями гряз­ная лужа, рядом дохлые жи­вотные. Кочевник роет там, где близко вода. Постепенно углу­бление в почве затягивается, остаётся небольшая лужа. Ко­чевник со своим скотом идёт дальше, ищет невыеденный уча­сток и роет новый колодец.

...Впереди слышен гул авто­страды. Гул этот и потом долго будет стоять в ушах. Внутри автомобилей он не так слышен, снаружи грозно накатывает сза­ди, мчит мимо встречно и попутно. Перед подъездом к термина­лу Павел запаниковал:

- В Европе с велосипедов вез­де берут плату за проезд.

Я, не отвечая, беру правее терминала, проскальзываю на выход через пешеходный про­ём. Мужик в форме отдаёт честь, подняв по-ротфронтовски кулак к голове. Кричу Павлу:

- Далеко тем жлобам до нас, раз они на такую мелочёвку тратятся!

Полоса за сплошной линией широкая, ехать безопасно. Спу­ски и подъёмы плавные, но гро­хот и гарь… Жёстко жгучее солнце, касаясь открытых участ­ков кожи, быстро создаёт ожо­говую красноту, мозги от жары вскипают и пот, пот, пот…

Без отдыха дошли до съезда-поворота на Задонск. Разожгли при дороге костёр. Павел показал приспособу для подвешивания ко­телка, сваренную из арматурных прутков, я - свою треногу из трубо­чек. Тренога легче. Я медленно на­бираю очки, справедливо полагая: учится надо у Мастера, использо­вать его опыт максимально. Разли­ли варево по мискам. Павел сел на специальную подстилку, скрестив ноги. На колено положил тряпи­цу универсальную. Ею он утирает усы и бороду, с её помощью снима­ет с треноги котелок, ею же выти­рает руки, снимает с огня горячее. Каждая вещь в его обиходе много­функциональна.

- В Германии встретил велопуте-шественника-скандинава. Где же­стами, где словами на английском и немецком разговорились. Ока­зывается, он прочёл книгу о нашем велопутешественнике Глебе Тра­вине, о моём путешествии от Саха­лина до Калининграда. Люди в ев­ропейских странах к путешеству­ющим на велосипедах доброжела­тельны. Часто, обогнав, останав­ливаются, ставят столик, угоща­ют. Донимают гудками, проезжая мимо, поэтому руку приходится держать поднятой в приветствии, как Брежневу. Предлагают деньги, еду, оставляют визитки. В Австра­лии поставил палатку в парке. Но­чью набрела на палатку молодёжь с гитарой. Увидев палатку, остано­вились, негромко посовещалась и ушли в противоположный конец парка. Вот какой из бывших пре­ступников сформировался народ. Язык в Австралии староанглий­ский, - исходит бесконечными рас­сказами Павел.

... Наиболее ранние и значимые первоисточники о Куликовской битве: «Слово Софония Рязанца», более известное как «Задонщина»; «Летописная повесть о побоище на Дону»; «Сказание о Мамаевом по­боище». Есть источники ещё и от многочисленных «жития» князей и святых, до упоминаний западных хронистов-современников собы­тия и хронистов юга нашей страны. Считается - термин «Куликовская» вроде бы первым ввёл Н.М. Карам­зин, но, по-моему, это не так. В сво­де волжско-булгарских летописей Бахши Имана «Джагфар тарахи» упоминается Саснаксая битва (су­гэшэ). Саснак по-булгарски – бо­лотный кулик. Термин, следует, воз­ник в скором времени после битвы.

У въезда в Задонск сфо­тографировались. Без­остановочно миновали город. На окраине, у женского мо­настыря, Павел пошёл набрать к источнику святой воды. Я немно­го поснимал, чувствуя Павлову неприязнь к факту. Мне это пока­залось суеверным – на обратном пути к фотографированию он от­носился намного терпимее. А мне хотелось в городе побыть и поснимать у мужского монастыря. Лет восемь назад я в нём бывал, с мо­нахами общался. Здесь впервые начал осознавать-понимать че­ловеческие смирение и кротость. Какую бы ересь я, как заблудшая овца, не произносил, глаза монаха не наполнялись гневом, его глаза меня всё время любили! Вариации на тему многочислен­ных историков до сего дня ничего нового, кроме разброда и шатания, не несут. Разница в определениях характера битвы, места битвы, ко­личестве участников с обеих сто­рон и погибших. Всё предположи­тельно и ничего точно.

Известный  велопутешественник Павел Конюхов на Задонской земле.

Километрах в восьми от За­донска, в луговине, опять святой источник. Раздеваюсь и, насколь­ко возможно, смываю дорожную пыль и грязь, соль пота. Вечере­ет. Где-то поблизости за деревья­ми звучит колокол. Звук его, не­обыкновенно чистый, гармонич­но вписывается в луг, в высоченные сосны по склонам, в стадо коров, погоняемое монашками. Видно, за лесом ещё один жен­ский монастырь. Как же должна быть намолена земля липецкая, сколько ж на ней монастырей и храмов, сколько святых мест!

Павел идти не может – растёр ногу – подъ­ём одолевает на вело­сипеде, а мне хочется пройтись – веду велосипед. Место перво­го ночлега выбрали среди подъё­ма на уросшем мелколесьем треугольнике. С одной стороны - до­рога, с другой - поле с шумом ма­шин и людей. Дым нашего костра пополз в поле. Закипел в котле бомжовский супчик из пачки с овсяной начинкой-наполнителем. Запили ужин чаем и Павел по­полз в палатку. Я собрался было отдыхать в гамаке, но комары быстро выбили дурь из головы…

Александр МАЛЬЦЕВ,

поэт, историк,

путешественник.