Когда мерно стучат колеса и дрема окутывает все существо, неохота даже думать. Хотя отчего ж неохота? Извините за каламбур, но принца в Рамони ждала именно охота! Именно на нее он торопился в свое имение. В кожаные юфтевые чехлы бережно упакованы ружья, с которыми принц в предгорьях Кавказа хаживал на медведя. Парочка чемоданов. А" главное в багаже — вожделенная шкура большого кавказского мишки. В купе первого класса тихо и мрачно, поездку от Ростова скрашивало лишь общение со столичным молодым графом с незапоминающимся иностранным именем. Что-то в Ростов его по делам забросило. Они проговорили в ресторане допоздна, и теперь в полудреме Петр Александрович никак не мог отделаться от навязчивых слов попутчика-графа о том, что «охота не есть развлечение, а удовольствие наблюдения за дикой природой». Петр Александрович считал по-другому и отчаянно спорил с графом, но тот лишь ухмылялся в свои черные нафабренные усы да изредка хмыкал, не соглашаясь с доводами принца. Долго простояли в Лисках. За окном вагона лишь станционные огни да хлопья падающего снега.
— Приезжайте к нам в Рамонь, дорогой граф. Там такую облаву на матерого приготовили мои егеря. Поохотимся с собачками. Гости из столицы уже прибывают. Маман телеграмму дала...
— Извините, но не желаю, Ваше Императорское Высочество, спасибо за приглашение. Нет охоты, не хочу!
— От чего ж «не хочу»! Вот взять, к примеру, охоту в нашем зверинце! Я, конечно, понимаю, что взять прирученного оленя — не самое интересное занятие, но мои гости получают от этого развлечения удовольствие. Это же — как игра! Это гон собак и восторг от победы, вид крови и конвульсии умирающего зверя! Азарт победного выстрела, в конце концов!
Нет, дорогой принц. Это ужасно! Не напоминает ли Вам, Петр Александрович, все это арену гладиаторов? Их ведь тоже кормили и предоставляли кров. Но конец их был трагичен, хотя была и кровь, и восторженный рев публики...
— Ну, вы, граф, сравнили! Люди и звери! Какие, простите, сантименты! Да сегодняшние либеральные законники смертную казнь за убийство губернатора не всем присуждают! Политика!
— Так по-вашему дикие звери предназначены на вымирание ради похоти и азарта первого выстрела? Не думал я, что вид крови и конвульсии зверя будоражат ваших гостей. Откуда это у вас, дорогой принц?
Разговор постепенно потух. Разошлись же недовольные друг другом.
Вспоминая разговор с графом, Петр Александрович вдруг явственно представил, как маленьким мальчиком с ужасом, но любопытством смотрел на окровавленное безногое тело убитого царя Александра, рядом стояла Ольга, его дальняя родня, совсем малышка, и столпившиеся сановники и родственники императора...
Первоначальный ужас быстро прошел. Наступило равнодушие. Тут же Петя стал с интересом разглядывать лица собравшихся. И тем ужаснулся, что на доброй половине лиц он прочитал плохо скрываемый восторг. Юный принц потерял сознание, и его отнесли в спальню, где метавшийся в бреду мальчик выкрикивал странные фразы: «Вы рады, рады, господа! Кровь возбуждает! Вы ненавидите все живое! Вы дикие звери, господа! Вы — хищники, притворяющиеся оленями!»
Со временем он выздоровел, прошлое подзабылось, и он стал приходить в восторг от вида крови. Его привлекала охота именно тем, что на ней можно легально убивать и видеть кровь...
«Вот оно откуда! - мелькнуло в полудреме уплывающего в сон сознания. — Гладиаторы! Пусть, пусть мне приснятся гладиаторы!»
И ему приснилось. Он гладиатор. Он боец. Арена и вверху Цезарь. - На него несется дикий зверь. Разъяренный бирюк бросается к Петру и норовит вцепиться ему в глотку зловонной пастью...
* * *
Резкий толчок, визг тормозов. Удар по соседнему вагону и крики о помощи. Сон отлетел в сторону. Принц вскочил, еще горячий от схватки с волком и, не понимая, где сон, а где явь, и кто спас его от клыков зверя-убийцы, вдруг понял, что это железнодорожная катастрофа и он, принц, этой декабрьской ночью мог погибнуть наяву!
Задрожав от страха, он быстро оделся и бросился к выходу. В белом безмолвии, облитом бледным светом луны, у паровоза нервно курил цигарку кочегар их состава, наблюдая за тем, как из стоявшего на пути другого паровоза вытаскивали два безжизненных тела.
— Заснули ребятки, навсегда заснули! — сказал кто-то из рядом стоящих.
Это был граф.
— А наш спаситель — молодец, вовремя чужого заметил. А то быть бы большой беде, — продолжил граф, обращаясь уже к принцу.
— Да, это точно.
Петр Александрович подошел к машинисту, тупо сидящему на белом снеге с расквашенным вдрызг лицом, и, вынув из кармана тяжелый золотой портсигар с фамильным вензелем, вложил его в руку спасителя:
— Спасибо, братец, за все спасибо!
Ольденбургский медленно пошел по глубокому снегу к своему вагону, не попадая в уже протоптанные следы и черпая бурками мягкий холод. В далекой тишине, чу — он вдруг различил вой волка, который пел свою дикую песню свободы.
Пригнали новый паровоз, перецепили состав. Все успокоились. Но сон так и не пришел к Петру Ольденбургскому в эту ночь до самого Воронежа. Он думал.
| 
