«В некотором отстоянии от Воронежа есть мельница необычной формы, строенная одним черкасом (но, по последним данным, русским человеком). Фигура ее осъмиугольная, внутри находятся четыре снасти, действующие в одно время, несмотря на то что нет ни крыльев, ниже чего другого снаружи, во что бы дуть ветру. Но внутри находится семь парусов, подобных парусам барки, и она затворяется снаружи великими окнами или дверями. Когда бывает ветер благоприятный, то отворяют с той стороны, откуда ветер дует, две или три из сих дверей, сквозь кои ветер дует в парусы и ворочает сильно машину».
Из воронежской истории.
Заботы о хлебе сильно волновали государя Петра, и провиантом занимались особо доверенные лица. Но и производство зерна, максимально приближенное к месту развернувшихся работ по строительству флота в Воронеже, не могло оставить царя равнодушным. Кинул клич среди мастеров — мельницы строить, купцам — зерно завозить да хлебопекам — ковриги печь. А на землях бывшего Дикого поля царь крестьян со всех губерний поселил. Так лесная Рамонь стала рожь да пшеничку с овсом сеять. И пошло, как говорится, крестьянское семя на рамонской земле...
Пацаном приплыл Остап в Воронеж с рамонскими плотогонами да так и остался в городе при плотницкой артели. Смышленого мальца заметили, определили в цифирную школу, что в городе при Адмиралтействе открылась. Все в ней казалось любо Остапу, да только один заморский учитель зол был и в обученьи лют. Чуть что — сразу за розги да за волосья таскать. К счастью для всех, пробыл он в школе недолго и запомнился лишь тем, что пыхал из своей трубочки прямо в лицо ученикам и приговаривал с легким акцентом: «Учис, ребьят, — таким, как я, стать сможешь».
Да еще недоросли не давали Остапу покоя. Беда его — что росточка невеликого вышел, отчего многое и терпел. Один из школяров подолгу шпынял паренька, когда тот из школы домой возвращался, заставлял «кукареку» кричать, чтоб унизить. Но выучился Остап всем назло грамоте, учености в Адмиралтействе нахватался, а потом в гору пошел. Уж очень ему благоволил сам государь: видно, приглянулся умелый парень Петру Алексеевичу. Хотел, было, Остапа к корабельному делу приставить, да тот уж больно по строительной части мастеровой оказался — отстали от него.
Дела государственные закружили всех по походам да стройкам на Руси. Много всякого и в Воронеже перевидел Остап. А как тысячи пленных турок понагнали после Азова крепость подправлять, то сделали его над ихними строителями главным. Где умом, где смекалкой, а где и смелостью все примечал Остап в строительном деле и на науку был скор. Но имел мастер мечту: привиделась ему как - то во сне мельница, и захотел он такую в Воронеже построить. Да не простую, а чтоб дивились на нее все иностранные царские прихлебатели, что ученостью своею кичились и русских людей за быдло держали. Дошло до начальства. Рукой махнули — тоже дело полезное, строй!
|
|
—И соорудил Остап чудо-мельницу на горе, неподалеку от крепости, дорогу к ней замостил и рядом на юру построил амбар для приемки зерна. Внутри лари завел с отборным ячменем да житом, южною яровой пшеницею да заморским овсом: это для важных особ, чтоб на заказ муку либо крупу смолоть. Цену за помол тоже назначил божескую и рассчитал, что окупит свою мельницу года за два.
Ветра на юру дули всегда сильные, работенки привалило быстро. Окрестные крестьяне только чтоб на чудо это поглядеть, чувал зерна на арбу грузили, чтоб не пустыми ехать, и на погляд к Остапу и его сыновьям издалека прибывали. Всем им мельницу и ее устройство показывали, кому поважней — и царску грамотку поглядеть давали, в коей Петр хвалил Остапа за предприимчивость, смекалку и изобретательность. |
Рамонцы приезжали первые с зерном, тож дивились. Рассказывали мельнику, что родня его вся разбрелась по окрестным селам да и сгинули многие. Хата стоит заколоченная. Возвращайся, мол, Остап. Совсем мастеровой люд город забрал. Отмахивался он: «Не время, — говорил, — не время!» А тут и мучица поспевала. Отсыпал себе Остап по договоренности за помол гарнец иль два с мешка, и отправлялся домой крестьянин с мучицей славной, полный впечатлений, озадаченно почесывая в затылке.
Однажды приехал в Воронеж какой-то важный посол, уж неизвестно какой страны. Сколько их тогда перебывало здесь — Бог весть! Решил иноземец мельницу осмотреть.
— Такого чуда в наших даниях и скандинавиях, — говорит, — не видывал сроду.
Прикинулся, что по-русски ни бельмеса. Дали ему толмача, да и сам Меншиков в провожатые напросился. Ну, не видывал
—так гляди! Повели к Остапу. А тот забогател: не только дом на горе срубил, пятистенок, но и слуг завел. Детей у мельника пятеро, во дворе чисто. Совсем барином стал.
— Можно ль, — спрашивают прибывшие, — Остап батькович, послу иноземному мельницу осмотреть? То ли настроение плохое было у Остапа, а может, съел чего, но только сдвинул он брови и молчит. Узнал крестьянский сын иноземца, что дитем его изводил. Хоть тот и изменился, и бороду отпустил, да трубка толстая губу до подбородка оттопырила. По трубке и узнал. Прямо в глаза Остапу дым пускает. Отвел мельник глаза — и ни слова.
Гости снова за свое, с уважением. То да се. Перед послом неудобно. Меншиков уж Остапу кулак из-за постовой спины кажет. А тот молчит, только в потолок уставился и вроде чего-то там рассматривает. Тут осерчал гость заморский.
— Ты,— говорит по-русски, — болван, чего молчишь, когда с тобой посол разговаривать хочет? Ты мельник, а мы иноземны царски слуги!
Удивились меншиковские чиновники, что этот немчуга заговорил по-русски, но смолчали. Опустил долу глаза Остап, молча шапку, треух лисий, подхватил и посуровел: пошли мол, господа, до мельницы, раз так хочется.
Ходит по всем углам посол фертом. То паруса потрогает, то механизмы покрутит. Щупает и лапает все, что свою бабу. А удивление высказать не смеет. «Какое - такое у вас заграничное образование, господин мельник?» — интересуется.
Тут и напомнил ему о себе Остап:
— Да ведь бывал уж ты в нашем городе, в Немецкой слободе жил, аль забыл? Чего ж скрывать-то? Меня за волоса таскал, по верфям шнырял и все чего-то тайно подсчитывал. Шпионил, значит. Я за тобой еще тогда следил! Да только быстро ты убрался в свою неметчину. И чего ж толмача спрашивал нынче, как то и се по-русски? Ведь понимаешь язык наш и говорить по-русски можешь. Опять шпионить прибыл и таишься?..
Меншиков злой стоит: сам шпиона не разоблачил. Срамит его мельник при всех. У остальных с испугу языки онемели. А посол покраснел, надулся и как начал орать и слюною брызгать:
—Да как ты посмел, отродье глупое, безродное, меня, иноземного посла, так оскорблять? Да я потомственный! и рода-племени, а ты — врун, собака и плебей!» Тут совсем плохо стало ругателю, и поспешили его на воздух вывести. А Остап молвил «Слово и дело» да пошел на допрос в царскую канцелярию. Отдался в руки палачам и за правду страдал. Но на своем стоял крепко.
Доложили о том Петру Алексеевичу, он велел Остапа выпустить, а за шпионом следить крепко. Хотел наградить мельника за разоблачение шпиона, только все награды Меншикову достались: тот всё преподнес как свои заслуги. Только не нужны были Остапу почести. Не за награды и не из-за обиды пошел он на пытки и страдания в застенки к палачам царским, а за правду.
Недолго прослужила после него парусная мельница. Одни сказывают, что не смогли управлять ею сыновья — пошел раздрай и выяснение главенства. Так доруководились, что залезли в долги и пустили отцово наследство на дрова, которые и продали, едва покрыв убытки. Другие говорят, что мельницу сожгли завистники, а может, еще кто в стародавние времена. Кому верить, уж не ведаем. Лишь рисунок чудо - мельницы до нас дошел да история эта. И то славно! |
