Из последнего интервью с академиком А. Мазлумовым.
B те далекие годы я работал в «Молодом коммунаре». Подписка на газету шла туго, и наш редактор собрал редколлегию, чтобы принять надлежащие меры. А меры могли быть только одни - уйти от мелкотемья. Вспомнили на той редколлегии живущего под Рамонью прославленного академика Мазлумова. Вот кто мог стать «героем номера»!
|
Мазлумов А. Л. |
Встретиться с ним редактор поручил мне. На следующий день первым утренним автобусом помчался я в «сахарную столицу» России - так громко величали тогда Рамонь. Я уже начал выстраивать в голове очерк, выуживая из памяти все то, что знал об этом знатном человеке. Очень выигрывала, например, такая деталь: каждый второй стакан чая, который выпивает советский человек, - с мазлумовским сахаром. Вспомнились публикации в областной газете «Коммуна», центральных изданиях - и почти везде встречались эти стаканы чая. Только почему-то количество их менялось: то каждый третий, то четвертый, а то и пятый стакан.
Вспоминая статьи, написанные профессиональным слогом журналистов и восторженными ямбами просто посетивших «сахарную столицу», уловил я вдруг одну странность - почему в основном следуют только отзывы? А где же само слово академика? Почему все о нем говорят, а он как бы внимает? «Уж я его разговорю!» - раззадорился я, выходя из автобуса у поселка ВНИИСС, название которого означало «Всероссийский научно-исследовательский институт сахарной свеклы и сахара». Но, увы, кабинет академика оказался запертым. |
- На делянках Аведикт Лукьянович, - сообщила мне секретарша. - И когда будет - не сказал. Какие вам нужны сведения? Если что разузнать о новых сортах семян - так я вам целую библиотеку из этого шкафа выложу. Многих заезжих товарищей оделил мой шкаф.
Такая перспектива меня не устраивала, и я спросил, на какой именно делянке можно отыскать Аведикта Лукьяновича. Оказалось, этих делянок в институтском опытном производственном хозяйстве - целый набор. Выращиваются, проходят пробу новые семена в Писаревке, Карачуне, Лопатках, других окрестных селах и хуторах.
- Поищите Аведикта Лукьяновича вон за той лесополосой, - сочувственно шепнула мне бабуля, наводившая чистоту на институтском дворе. - В ту степь, я видела, направил он своего велоконя.
Адрес оказался точным. Но отыскать академика средь лопушистых свекловичных плантаций удалось не сразу. Ориентир дал прислоненный к придорожной раките велосипед. В некотором от него отдалении разглядел я белую панаму, а потом и самого ученого, приникшего к борозде.
Сконфузился он при моем неожиданном появлении - брюки его и ковбойка были изрядно перепачканы землей. Наконец, улыбнулся простецки.
- Никому не давал я своего «адреса». Как вы меня разыскали?
После того, как мы присели на травянистый взлобок у ракиты, разговорились, признался мне Аведикт Лукьянович, что за свою долгую жизнь исследователя он вот так исходил на четвереньках, наверное, сотни километров. Ключом ведь ко всякой науке является вопросительный знак. Чтобы удивиться, достаточно одной минуты, чтобы достичь этого удивительного, нужны многие годы.
- Какого свойства был ваш вопросительный знак? - справился я.
- Этих вопросов была уйма - воздел он руки. - И один из них - можно ли добиться облегчения процесса выращивания сахарной свеклы? Ведь это страшно трудоемкая культура! И больше всего труда затрачивается на ее прорывку из-за многоростковости семени. Бросаем в землю одно семечко, а прорастает целый букет. И я задумался: а если - без прорывки? Если вывести односемянный сорт сахарной свеклы? И такой сорт в конце концов появился. В газетах, журналах писали, что это позволило высвободить по стране сотни тысяч свекловичниц с тяпками, сэкономить многие миллионы рублей. Но в науке, друг мой, каждый новый успех приносит новые вопросы. И главным из них был и остается вопрос дальнейшего повышения урожайности и сахаристости свекловичного корня.
|
- Вы сами-то сластена? - подзадорило меня вдруг спросить.
- Неравнодушен, - ответил он просто. - Но пить чай больше люблю вприкуску. Так мне вкуснее кажется. А если еще долька лимона сыщется - так это уже всем напиткам напиток! Впрочем, я сейчас могу угостить вас чаем. Да и сам угощусь с устатку. С этими словами Аведикт Лукьянович снял с велосипедного багажника походную сумку, извлек из нее китайский термос с розами.
- Только стаканчик у меня один, - улыбнулся он извинительно. - Ведь я тут в полях никого не жду. Но коли вы меня разыскали, то вам как гостю и первая чашка. |
|
И он налил мне крепко заваренного чая в термосный колпачок, высыпав из кулечка на расстеленную холщевину горку наколотого рафинада.
Умно придумано - чай пить. Само собой вяжется за ним беседа, и больше в таком общении - расторможенности, откровения. Что привело Аведикта Лукьяновича в науку? Семейные традиции, случайность, рано проявившиеся способности дарования? И почему именно растениеводство?
- Ну. о семейных традициях говорить не приходится, - открылся он, задумчиво глядя на марево парующей степи. - Родители мои ремесленники, армяне из Симферополя. Какой-то элемент случайности, очевидна, вмешался в судьбу. Я мечтал о лесоразведении, а попал - на агрономию. В двадцатых годах проходил я практику на Рамонской опытно-селекционной станции. Жили мы, студенты, в одной комнатушке, которая вечерами освещалась керосиновой лампушкой. Под кроватью похрюкивал поросенок, которого всем коллективом мы пристрастно выращивали.
И каждый день - картошка. Причем - без соли. Чай пили без заварки и сахара. Ну, проще говоря - кипяток. До Воронежа - более 30 километров. Часто пешком по грязи. Как видите, о соблазнах говорить не приходилось. Были мы, несмотря ни на что. здоровыми, горластыми, увлекались футболом, ставили самодеятельные спектакли. Наши нехитрые радости ни в какие противоречия с делом нас не ставили.
Руководил нашей практикой известнейший агроном-селекционер Иван Вячеславович Якушкин. И как-то спросил он у меня, в каком направлении селекции я хотел бы специализироваться. «В сахарном направлении. - не задумываясь, ответил я. - Ну, какой же чай без сахара?» То, что я увлекся своим делом и с радостью посвятил ему свою жизнь -никак случайностью не назовешь. Есть такой тип людей, кто, однажды выбрав, не сворачивая, идет по этому пути. Очевидно, я принадлежу к их числу. Академик раздумчиво отправил в рот голубоватый осколочек сахара.
|
И. В. Мичурин |
- Вот ради него, - проговорил он, - я ни разу не вставал позже пяти утра. Растения наблюдал в час зноя и в дождь, ранним утром и поздним вечером, в периоды прорастания и созревания. Стремился подсмотреть, подслушать, понять. Черновая работа, которой многие брезгуют, стала для меня едва ли не главной. Помимо знаний и опыта нужна, конечно, догадка. Но эта интуиция - от любви к делу. Теперь ухитрюсь, несмотря на прекрасные данные таблиц, предсказывать бесперспективность какого-либо сорта.
- Это тоже пришло с опытом?
- Я сначала наяву увидел образец этой интуиции. И продемонстрировал нам ее, практикантам воронежского СХИ, в 1922 году никто иной, как сам Иван Владимирович Мичурин. Он шел по своему саду-питомнику, отбрасывая, на его взгляд, негожие, бесперспективные саженцы. Я отстал от Мичурина, вернулся, крутил эти саженцы и так, и сяк. Решительно не мог понять, почему Иван Владимирович их забраковал? Именно тогда появилось у меня жгучее желание заставить растение заговорить и со мной, докопаться до сути, найти, угадать.
- И, конечно, что-то создать? |
- Теперь нашими элитными рамонскими сортами засевается семьдесят процентов плантаций страны. В свое время в Москву меня звали. Прельщали большим научным чином. Дескать, с моим опытом, званиями, известностью - к лицу ли сидеть в провинциальной глуши? Но ничто не соблазнило меня! В клетке бюрократизма наука не может двигаться вперед. Я не мыслю себя без своих экспериментальных делянок, без этой вольной степи, без этих березок, ракит... Природа, говорил великий Докучаев, - это лучшая и объективнейшая Учительница при решении самых трудных вопросов науки. Нет, не мог изменить я своей Учительнице!
«Верность», - записал я тогда в своем корреспондентском блокноте, выделив этим словом стержень мазлумовского характера. Всякие бури проносились по фронтам сельскохозяйственной науки. И по-всякому толковали теоретический смысл работы ученого. То объявляли его результаты важными, опровергающими «махровые цветы» чьих-то ложных взглядов. То вдруг какое-то мазлумовское утверждение не укладывалось в чьи-то концепции, и его новая книга встречала серьезные препятствия. А что же он, Мазлумов? Он всегда оставался самим собой, признавая судьей только опыт, а помощником - факт.
Напоследок, когда был выпит последний стакан чая, я попросил Аведикта Лукьяновича дать свой авторитетный совет нашим молодым читателям, выходящим на самостоятельную дорогу жизни.
- Жизнь в неведение - не жизнь, - отозвался он не сразу. - Исток всех наших бед, лишений, неудач - в непросвещенности. Чем выше человек в познаниях, тем зорче он видит, тем меньше совершает ошибок. Но расширять свои знания, друг мой, можно лишь тогда, когда смотришь прямо в глаза своему незнанию. Что касается науки, то я с грустью могу констатировать: сейчас в нее приходит много случайных людей. Опять вспоминаю двадцатые годы. Для работы в Рамони Иван Вячеславович Якушкин не враз отобрал группу студентов. Приглядывался. Все они стали потом профессорами, академиками, крупными организаторами сельского хозяйства. Ни в ком ему не пришлось разочароваться.
Я часто задумываюсь над этим. Очевидно, дело в том, что Якушкин хорошо знал те качества, которые понадобятся ученому. И к тому же он был педагогом. То есть знал хорошо нас и что от нас можно ожидать. Теперь же, мне кажется, корень зла в том, что педагоги, чаще всего - не ученые, а ученые - не педагоги.
Озабоченность вызывает институт аспирантуры. Больше свободы, самостоятельности нужно давать молодым. Меня обычно коробит, когда статья начинающего исследователя подписана двумя фамилиями: ниже - его собственная, а вверху - руководителя. И еще коробит укоренившееся заблуждение, что-де наукой можно заниматься только в крупных центрах. И со своими взрослыми собственными детьми я много спорил на эту тему.
- Я спросил академика о последнем - почему он так мало рассказывает о себе в печати?
- Распорядок, друг мой, - отозвался он не сразу, - учит время сберегать. А этого времени на склоне лет у меня в обрез. Всего человека требует наука. Она - толкач прогресса. Между прочим, страна, которая науку не развивает, неизбежно превращается в колонию.
Мое интервью с академиком появилось в газете не так скоро. Не укладывались некоторые не прикладные мазлумовские суждения в тему. Хорошенько «подчистив» материал, редактор озаглавил его весело - «Зажги свой факел!» Истина, правда, не пострадала. Светоч и прогресс - это, в сущности, одно и тоже.
Сегодня Всероссийский научно-исследовательский институт сахарной свеклы и сахара носит имя академика А. Л. Мазлумова. Коллективом ученых создано свыше 100 высокоурожайных, высокосахаристых сортов и гибридов сахарной свеклы.
Владимир ПЕТРОПАВЛОВСКИЙ.
Рамонь - Воронеж |
