|
В. И. Долгих с супругой.
1969 г. |
Сколько времени он был без сознания, Василий не знал. Очнулся в госпитале. Взглянул, рука была в гипсе. Заметил молоденькую медсестру.
- Как я попал сюда, где я? - спросил.
И, услышав исковерканную русскую речь, чуть не застонал: - Не знаю, кто вас подобрал в лесу, но знаю, что ваших офицеров приказано отправлять в госпиталь, если ранение серьёзное. Разрывная пуля раздробила кость. Осколки удалили при операции. Думаю, вскоре всё будет в порядке. - И она слегка улыбнулась.
В госпитале было тепло, лекарства выдавали точно в срок, сносно кормили. Через какое-то время сняли гипс и приказали развивать руку, сжимая и разжимая кисть. Финский врач молча осматривал руку и так же молча уходил. Только в последний свой визит он словно нарушил данный обет молчания, бросив несколько слов по-фински, но Василий каким-то чутьём понял, что из госпиталя его отправляют в лагерь для пленных офицеров.
Лагерь был расположен на тщательно огороженном клочке суши среди болот у местечка Пейнохья. Пятнадцать деревянных одноэтажных бараков кругом да плац посередине. - Нет ли табачку? - с интересом обернулись старожилы барака к новичку. |
Василий вдохнул затхлый барачный воздух и отрицательно покачал головой. Огляделся. С обеих сторон вдоль стен тянулись четырёхярусные нары без каких-либо признаков постельных принадлежностей и белья. Василию досталось место на третьем ярусе. Обитавший там до этого времени офицер скончался. Собственно спальное место имело длину в рост человека, а ширина его составляла три рейки. Следующий по высоте ярус располагался всего в полуметре, так что сидеть на нарах было невозможно. Василий прилёг на свою трёхреечную постель и быстро заснул.
Проснулся от толчка в бок. - Вставай, лейтенант, на разминку!.. Не сразу понял, чего от него требуют, но увидев толпящихся в проходе людей, догадался: заключенные должны были «разминаться», делая Несколько шагов туда и обратно по узкому проходу между нар. Ещё разрешалось, как вскоре узнал, сходить по нужде в закуток у выхода. Там стояла железная параша с ручками, почти до верху постоянно наполненная. Этот «туалет» никогда не пустовал. Собиравшиеся в нём три-четыре человека не только отправляли естественную потребность, но и, раздевшись, тщетно пытались перебить в одежде насекомых. После «разминки» следовала «прогулка» на плацу, сопровождаемая крепкими ударами между лопаток, если кто-то замешкается. Еда приносилась в барак. Грязные металлические бачки содержали на завтрак три-четыре мороженные картофелины и 15-20 граммов вонючей трески на каждого. Обед состоял из баланды, похожей на крутую квасную гущу, в которой плавали те же три-четыре кусочка турнепса. На ужин всем полагался «калач» - сырой хлеб, замешанный на мелких деревянных опилках, в форме лепёшки с дырой посередине.
Вскоре Василий сдружился с соседями, обитавшими «этажом» ниже. Александр Александров, капитан-мостовик, попал в плен, как и Василий, в бессознательном после ранения состоянии. - Застрелился бы, - сожалел он, - но, когда очнулся, пистолета не нашёл. У меня по-другому вышло, - делился высокий и худой майор медицинской службы Семён Иванович Гребенник, в недалёком прошлом главный врач Харьковской областной больницы, а на фронте - начальник медсанбата. - Весь медперсонал застали врасплох, окружили плотным кольцом солдат, потом посадили в машины и увезли, кого куда. Я оказался здесь... Позднее Василий узнал, что друзья не оставляют надежды выбраться из плена, что капитан уже трижды пытался совершить побег и добраться до Швеции, где жили его бабушка с дедушкой, но каждый раз, сильно избитый, вновь оказывался за проволокой. Пристрелили бы, но финны всё же, не немцы, не фашисты, и относились к русским относительно сдержанно.
В лагере во всю процветала торговля. Охрана выставляла со своей стороны махорку и дешёвый табак, пленные - кто что мог. В основном зубные коронки. Счастливчики после удачной мены могли всласть подымить. В такие моменты возле них собиралось ещё с десяток пленных, чтобы хотя бы вдохнуть, или даже просто почувствовать желанный табачный дымок. Обычно при этом вполголоса обсуждали и новости, которые приносила с собой охрана. - Вы, русские, умеете воевать, - говаривали финны, - да ваше командование вас за людей не считает, не жалеет, посылает на заранее провальные операции. Мы, финны, хоть и малочисленный народ, цену жизни знаем, поэтому и набили вам морду в 1939 году...
- А ведь они правы, - только в мыслях мог согласиться Василий, вспоминая свои фронтовые перипетии. Раз в неделю барак посещал финский священник, чтобы причислить к лону церкви «заблудших овец». Он читал проповеди на ломаном русском языке и пытался соборовать умирающих. Но в бараке был неподдающийся «материал»: одни утратили веру в возможность добра, другие были воспитаны в духе непримиримого советского атеизма, третьи вида не подавали, что проникновенные слова священника о предопределённости судьбы, о добре и зле западают им в душу. - Сталин вытравил из ваших душ духовность, пошёл против Бога, хотя сам пытался в молодости стать священником и проповедовать слово Божье, - говорил священник. - Придёт время, и все вы, русские, поймёте, что значит - довериться дьяволу...
К лету смертность в бараках возросла. Почти ежедневно по утрам стали выносить по пять-шесть умерших. В один из вечеров сосед с яруса сверху окликнул Василия, спросил, кем он был до войны. - Так ты учитель, - протянул он. - А я так и не смог на гражданке получить образования... Он еще долго о чём-то рассказывал, но Василий устал от его рассказов и заснул. Утром вспомнил о вчерашнем, постучал по рейкам и сказал:
- Сергей, как ты там?
Сверху вместо ответа свалилась крупная вошь. Василий брезгливо раздавил её пальцами.
- Серёга, кончай меня бомбардировать насекомыми! – снова окликнул соседа Василий.
Но и после этого младший лейтенант отмолчался.
- Посмотри, что там с ним, - позвал военврача Василий, обеспокоясь.
Тот поднялся и взглянул на ярус.
- Отмучился, - произнёс он через мгновение.
- Надо же, совсем ещё мальчишка... Всё мечтал увидеться с отцом-матерью, - добавил врач, - он у них единственный...
О какой-то девушке вспоминал... Узнают ли когда они, где он сложил свою головушку... Услышав эту тираду, Василий так отчётливо вспомнил свою жену, родных, дочку, что молча стиснул до боли зубы: - Нет, не поддамся, - подумал, - ни за что не поддамся косой!..
Слабел и Василий при всём своём желании не поддаваться смерти. Гребенник, и до того бывший костлявым, хотя и сам стал подобием наглядного пособия для изучения скелета человека, почти не отходил от него. Лагерный врач, однажды посмотрев на коллегу, молча покачал головой и неожиданно предложил Гребеннику отправиться в госпиталь. - Спасите жизнь Васе, - указал тот на Василия, - он молодой, ему ещё жить и жить... Василий тихо попрощался со всеми. - Прощай, Вася, - едва расслышал прощальный ответ майора.
... Василия направили в госпиталь города Куоккала. В царские времена городок был известен всем, как дачное местечко петербургской знати, как обиталище художников, литераторов, музыкантов. Главным врачом в госпитале был Григорий Иванович Черных, выходец из царского офицерства, бежавший в первые годы советской власти по льду Финского залива вместе с женой в Финляндию. У него остались средства, и с помощью друзей, которых было немало и в самой Финляндии, и в Швеции, ему удалось открыть госпиталь для русских. Врач придерживался методики индивидуального лечения и использовал все свои личные связи и медицинские доводы для того, чтобы задержать военнопленных в больнице подольше. Так или иначе, но почти все его методы оказались эффективными, и доходяги быстро улучшали своё здоровье. Но дождаться в госпитале окончания войны Василию не пришлось.
В один из дней его снова отправили восвояси в уже знакомое место, где он и узнал о смерти своего спасителя майора Гребенника.
... К лету 1944 года на советско-финском фронте было затишье. Финские войска, остановленные на рубеже реки Свирь, и не пытались ещё куда-либо продвинуться - слишком большой урон наносили им контратаки 7-ой армии генерала Мерецкова. И потом, отгремели уже залпы под Сталинградом, похоронив надежды гитлеровцев на победу, окончательно переломился ход войны на Курской дуге. Финны, по всему было видно, задумывались о выходе из войны с СССР. Так оно и случилось. Финское правительство запросило перемирия, которое вскоре и завершилось подписанием соглашения. Финляндия вышла из войны.
Вскоре в лагерь приехала специальная комиссия из Москвы. Военнопленных выстроили на плацу. Предстала ужасная картина - перед комиссией стоял строй живых, одетых в лохмотья обмундирования скелетов. Комиссия потребовала одеть военнопленных. Финны разыскали на складах шведское обмундирование. В него и облачили всех, кто способен был стоять на ногах. Следующим требованием комиссии было накормить военнопленных. Оно исполнялось почти до конца сентября, затем стали готовиться к отправке на родину.
Пассажирские вагоны доставили теперь уж бывших военнопленных до Выборга, где их перегрузили в теплушки, охраняемые войсками НКВД. И застучали военные колёса в новый лагерь под Подольск за номером 174. - Вот и сменили нам квартирку! - мрачно пошутил кто-то и добавил, - прав, выходит, был финский поп, хрен редьки не слаще... Начались допросы. Особистов интересовало всё: и как в плен попал, и кто в то время командовал полком, дивизией, какие приказы приходилось выполнять, в каких боях участвовал, кто из военнопленных и какие разговоры вёл в лагере, кто родители, где живут сейчас... Постепенно переодевали всех в бэушную советскую форму.
В ноябре из наиболее благонадёжных офицеров, как посчитали особисты, сформировали 26-й штурмовой батальон, командовать которым поручили майору Русанову. Ротой, в которую попал Василий, командовал старший лейтенант Аброшкин.
Вскоре часть направили в Курляндию, на Козундский полуостров, где около сорока немецких дивизий, вооружённых до зубов, ждали приказа о наступлении в тыл наступающим частям Прибалтийского фронта. На полуострове немцы создали мощный оборонительный вал. Всё необходимое - продовольствие и боеприпасы, медикаменты и почта - доставлялось по морю и воздуху. Несколько попыток ликвидировать эту «зубную боль» предпринимало советское командование, но все они разбивались о мощную огневую оборону противника. Но и допустить наличие в тылу хорошо вооружённой фашистской «занозы» нельзя было.
Пробивать брешь во вражеской обороне и предстояло батальону смертников из числа бывших военнопленных офицеров. Взводами и ротами в штрафбате командовали старшие офицеры - полковники, подполковники и майоры. Почти все они имели высшее военное образование и отлично разбирались как в стратегии, так и в тактике. Но в разработке плана атаки они не участвовали, да и мнения их по этому поводу никто не спрашивал. Недалёкий и слабо образованный же комбат придерживался в этом вопросе ворошиловского принципа: «Иди вперёд, взламывай оборону противника, а что дальше - потом видно будет». Этот принцип обрекал батальон на гибель, что и показала первая же разведка боем, Небольшая высотка впереди батальона, изрытая несколькими рядами траншей, напичканная дотами и дзотами, и была тем камнем преткновения, где несколько раз пытались прорвать вражескую оборону передовые части 2-го Прибалтийского фронта. Взятый накануне «язык» сообщил, что немецкое командование информировано о прибытии на передний край обороны штрафного офицерского батальона и обеспокоено этим.
Для противостояния штрафникам выдвинуты дополнительные резервы, а перед обороняющимися поставлена задача биться до последнего патрона. Ночью батальон сосредоточился на рубеже атаки. Рано утром на немецкие позиции обрушились мощные артиллерийские залпы. Передний край врага скрылся за разрывами снарядов. Вслед за этим валом на позиции немцев, еще не успевших придти в себя после огневого налёта, обрушился злые, как черти, штрафники. Не помогла немцам и контратака, предпринятая из второго ряда траншей. Страшный русский мат повис над сражающимися в рукопашной. Навстречу Василию выскочил из-за поворота траншеи дюжий вражина, но в следующий момент страшный удар сапёрной лопатки развалил его каску. Солдат замертво свалился под ноги атакующему...
Между тем во второй линии вражеских траншей всё было подготовлено для встречи атакующих. Но остановить батальон уже было нельзя. Да и как можно было отойти, если в тылу атакующих уже разворачивались автоматчики и пулемётчики заградительного отряда, готовых сразу же после начала отхода расстрелять штрафников. Поэтому офицеры поднялись в новую атаку. Вслед за ними двинулись другие части, словно клином раздвигая образовавшийся прорыв... Комбат, находясь где-то далеко в тылу, после окончания атаки, спросил по связи: - Какие потери? Через несколько минут телефонист передал на командный пункт: - В живых осталась четвёртая часть личного состава, причём среди них много раненых. - Где полковник Вяземский, командир первого взвода? - На проводе, - доложил Вяземский через пару минут. - Отходить на исходный рубеж! - последовала команда. Заградотряду приказано пропустить вас...
В атаке Василия ранило в плечо, но он по инерции продолжал идти вперёд вместе со всеми, пока окончательно не ослабел от потери крови. Его подобрали и направили сначала в медсанбат, а после оказания первой помощи - в госпиталь близ Елгавы. После штрафного батальона показалось, что попал в рай. Не было больше ни артобстрелов, ни шквального ружейно-пулемётного огня, ни рукопашных, ни залитых водой окопов. На излечении встретил Победу.
Радости выздоравливающих не было предела: бойцы хохотали, обнимались, целовались, плакали, вспоминая павших товарищей. Плакал и Василий: над загубленной войной своей молодостью, над загинувшими в плену и сталинских лагерях товарищами, плакал от радости за конец, как казалось тогда ему, испытаний...
После выписки из госпиталя Василия, как искупившего кровью вину перед Родиной, не демобилизовали, вернули снова в строй, на этот раз - в полк фронтового резерва офицерского составе. Снова последовала тщательная проверка со множеством тех же вопросов. Как бы ни было это всё унизительно, но Василий не сорвался, ответил на все вопросы с достоинством. Бессмысленные допросы прекратились.
|
Василию пообещали назначить его на должность командира роты. В полку же решили иначе: при назначении Долгих неожиданно вызвали к замполиту. Тот смог предложить ему только должность начальника полкового клуба. Долгих попытался возмутиться: - Я - боевой офицер, и заниматься художественной самодеятельностью не буду!.. - Поднимать настроение солдатам - не каждому дано, - спокойно ответил замполит и на этом поставил точку в разговоре... Вскоре полк направился в Узбекистан. Там отныне была на долгие годы его дислокация у границы с Афганистаном. |
В праздничный день.
1956 г. |
Ефим Мухин
«Офицерский батальон» |
