В книге «Рамонь»
краевед Николай
ВладимировичИльинский сообщает: «Широко известные карачунские
гончарные
глины служили в прошлом, сырьем для кустарного промысла». И прямо
в
автобусе, маршрут которого проходит в полутора километрах от Карачуна,
мы
узнаем, что редкий человек - в этом селе не был до недавнего времени
причастен
к старинному ремеслу.
- Гончарным делом у нас чуть
ли не все занимались: Лямзины
поголовно и Кузнецовы, и
Бобрешовы, н
часть Столяровых,Холодковы
еще. А вот Красняков Андрей Григорьевич и брат его валенцы
валяли. Тоже
добрую работу делали. Да и как иначе,
село-то
ремесленное. В грязь рукомеслом отцов и дедов ударить ни перед покупателем, ни
перед соседями никто не
стремился, - объяснил нам одни из попутчиков.
За огородами на
крутоярье в лопухах
показали нам старые гончары несколько забитых сором ям - прежние горны, в которых велся обжиг изделий
из
знатных карачунскнх, особых,
голубых глин. Вилы-тройчатки,
смахнув сухую траву и другую ветошь, со скрежетом уткнулись в панцирь
из
черепков, укравших и сами печи и место вокруг них.
- Из посуды на кухне
только ложки
не из глины раньше были, - говорит Евдокия Григорьевна Кузнецова. -
Посейчас
старыми горшками-то пользуюсь. Два
крупных в
хозяйстве еще есть. Годов по сорок с гаком им, а все целехонькие.
Квас в
них уварить - добро как. Засолить
ли чего -
лучше посуды и не придумаешь. Вот, к примеру, в корчажке молоко
прожаришь, - куда как духовитее получалось нынешнего-то, которое из
банок
стеклянных. И что говорить про готовку, - еда из горшка намного вкуснее, чем из любой нынешней посуды.
Мне
семьдесят три года стукнуло, дюже давнее не
помню, а сказывают, тогда посуду-то еще воздушнее делали,
тоньше. И все
из-за глины. Докапывались-тo до нее не
зря, видать.
Иногда в три-четыре порога выбрасывали наверх. Яму на огороде-обочнут - и пошли копать. Как
и сейчас,
колодцы бьют. Яма под голубую глину глубже иного колодца - метров
десять-двенадцать..
Копали зимой. Яма от холода прочнее. Да и глину непременно надо было
проморозить.
Выбросят ее наверх, водой
окатят. Смерзнется глина,
отлежится.
Уже после ее только в избу и заносят. В избе ее горячей водой ошпаришь, оттаишь,
переберешь pуками
и начинаешь
топтать. Песок на пол
подсыпали, чтобы глина к полу не приставала. Били глину пятками.
Говорят, после
войны уже в воронежской артели
карачунский
способ перенимали, - глину до сорока раз пятками перебивали. И
называли ее уже шутейно«сорокапяточной».
Посуду сельских мастеров знали и
отличали в лучшую сторону в Задонеке и Усмани, Воронеже и Липецке. Села вокруг
все пользовались только их горшками,
плошками, квасникамя, кувшинами, махотками.
- В карачунских беловатых и голубых
пластах залегают зрелые глины, - объясняет
художник Рамонской фабрики, художественной керамики Сергей Евгеньевич Муравьев.
- Что надоумило ремесленников-гончаров
копнуть землю так глубоко, сказать трудно.Скорее всего освоениеголубых глин началось с открытых выходов
пластов в речных обрывах. В дальнейшем же уникальный гончарный материал сам
подсказывал лучшие технологические приемы при работе с ним. Глине давали
промерзнуть, отлежаться. На поверхности
она окислялась, становилась тем материалом, который современный гончар лишь мечтает положить на свой круг. Спекаемость голубой глины удивительная, при ее обжиге черепок получается плотным, твердым. И его
можно смело ставить на открытый огонь. Для большей же плотности и крепости старые карачуиские
мастера ввели в гончарную культуру. и окислительно
- восстановительный обжиг. Руководило ими в этом точное знание или наитие,
сказать трудно. Но ценнейшая разновидность глин - голубая - проходила тот
технологический цикл, который раскрывал все
ее возможности. И делал это с глиной простой русский крестьянин по
призванию и гончар по нужде.
Идем селом к
гончарной мастерской. К «артели», как издавна зовут здесь приземистое здание, приютившее
нескольких старых мастеров с их единственным и последним в округе горном для обжига. Идем к Василию Ивановичу
Лямзину. Имя его попало в книжку, автор которой как-то попросил его изготовить
несколько игрушек из глины. Посейчас к мастеру идут письма. Из Молдавии, с Урала, из Москвы, Алапаевска,
Ленинграда просят прислать игрушки.
- Вот
они просят прислать игрушки, а я ведь им и не отвечаю, - с горечью говорит мастер. - Если б я занимался этим -
другое дело. А так, что скажу людям. Не ответил Василий Иванович и на приглашение Загорского
государственного историко-художественного
музея - заповедннка принять участие в выставке современной керамики, «выполненной за последние десять
лет». За это время мастер изготовил на гончарном
кругеоколо полумиллиона изделий. Но их не пошлешь ни в подарок, ни на выставку: почти все эти изделия -
цветочные горшки с дырочкой в донце, чтобы воданезастаивалась.
- Правда, вода в нынешнем черепке и
без дырочки такой не застоится, - улыбается мастер, - пеклика и после обжига
что твое решето. Материал-то этот из-под
ног берут. Сдвинут бульдозером слой чернозема - и вот она, пеклика. Слабая глина. Навоз. Старые -то мастера ее
в руки не брали, чего свои труды «а ветер пускать. Мастера-то в Карачуне были! Да где они теперь. Пустуют их дома.
Возьми, к примеру, хоть этот конец нашего села. Вот у артели наш дом еще
теплица. Рядом на косогоре из шести домов только к двум тропка зимой по снегу пробита. Вот ведь как круто время
заворачивает карачунскую судьбу.
В письме - приглашении к выставке написано: «Очень понравились Ваши работы,
выставленные в музее прикладного искусства». Василий Иванович работ своих
в музей не передавал. За пару часов выполнил
просьбу столичного гостя «сделать что-нибудь
по-старому». И снова принялся тянуть на круге цветочные горшки из пеклнки. Несколько часов проработал мастер «как
раньше», а вот уже Всесоюзное агентство по авторским
правам готово защищать его творческие интересы
внутри страны и за ее пределами, а музей просит указать стоимость
изделий, «изготовленных за последние 10 ле».
- В
Карачуне, сколько я не вспоминал. - для выставки глину никто не мял, -
говорит мастер. - А для обихода и хозяйства товар самый разный готовили. Думаю, что, для музея или
выставки, если уж такая нужда приспела, игрушку или поделку какую народную
брать нужно не от мастера, а от людей, которым эти вещи подошли в хозяйстве
или в жизни. Так, вроде бы, честнее будет.
Так ай нет? - по-птичьи завалив голову на плечо, спрашивает мастер. И отвечает: - Честнее, честнее. Нынче-то я - автор цветочного горшка. Тут из города один парень
приезжал учиться у нас. За пару дней горшки
цветочные тянуть научился. Говорят, такие же сейчас делает. А в Рамоня автомат есть - горшки эти
же. только глаже, по полтыщи за смену точит.
Форма
большинства старых карачунских посудин, - говорит Сергей
Муравьев, - имеет такой совершенный, законченный вид, что какая-либо дальнейшая художественная доводка и их современное переосмысливание,
уверен, ничего им, кроме вреда, не даст. В народе ведь живет не только
изустная, но и общественная, если так можно сказать, сказка. Мне иногда
кажется, что ремесла да промыслы - живая,
непрерывающаяся связь, коллективная
память народа. И выпади любое звено в этой деле - невосполнимая утрата. Тем более, если звено это
такое, каким жил недавний Карачун.
Мастеров в
«артели» работает
трое.
Все Лямзины. Двоим из них в этом году уходить на. пенсию. В разную пору в «артель»
приходили их сыновья Владимир,
Сергей,
Юрий. Виктор, Садились за гончарный круг. Двое из. них сейчас
живут и работают в Воронеже, двое
стали
механизаторами в учебно-опытном
хозяйстве
Воронежского, СХИ, угодья которого лежат вокруг Карачуна. Об
уходе Виктора жалеют все три «артельщика» - у парня была тяга к ремеслу
и
задатки незаурядного мастера.
- Работа ему нравилась, а вот как
кто в «артель» со стороны
заглянет, он
из-за гончарного круга встанет - и от
чужих глаз подальше. Стеснялся
видно
работы нашей, - говорит его
отец
Василий Михайлович. Да оно и, конечно, дело наше незавидное -
избенка
приземистая, глина тому, кто во вкус полный еще. не вошел, - та же
грязь. Заработки
невысокие.
А ведь все
на своих горбах ворочаем: глину мерзлую ломами
колупаем,
дрова заготавливаем в лесхозе, колуны да клинья в сенках - тоже наш
рабочий инструмент. Им чурки на поленья
распускаем.
Сами и обжиг ведем в последнем
каргчунскомгорне.
Рамоиская фабрика художественной
керамики, изделия которой, как сказано в книжке, «известны далеко эа пределами
района и области», своим рождением обязана именно карачунскому промыслу и
местным глинам. Сегодня на фабрике работает 240 человек. И в своем кабинете, показывая фабричные гладенькие,
цветастые образцы, директор Дмитрий Митрофанович Сафонов не без гордости
восклицает: - Вот как расцвел промысел!
Нет не торопитееь
.столкнуть с души камень
беспокойства за народный промысел. Чуть позднее
главный художник фабрики скажет: - Мы
знакомились с традициями промыслов не для того, чтобъг их повторять, а наоборот, чтобы не повториться.
И, к сожалению, замысел. свой организаторы производства рамонской керамики исполнили до конца. Не повторились. Вместо
голубой глины исконного промысла в ход пошла пекликэ: - слабая подпочвенная незрелая глина; вместо сработанного на гончарном круге черепка,
обжиг которого навсегда вбирает в себя
трепетное тепло пальцев мастера, .на фабрике стали использовать безликое литье: в гипсовые
формы: вместо восстановительного обжига и задымления слабую и пористую - керамику залили глазурями изарисовалиангобами.
На
художественных выставках и смотрах образцов рамонскую «керамику
узнают, и отмечают за
своеобразные росписи. Но тому, кто считает фабричные успехи за новый взлет гончарного народного промысла, нужно
осознать одно - дороги :производства
икарачунского ремесла. Давно,
уже разошлись. И сегодня Карачун
нуждается в понимании и поддержки. Сейчас «артель» - место, где мастерам дают возможность
дотянуть до пенсии. Недавно в мастерской, поставили старую глиномялку. Работать стало легче, но радости v мастеров не прибавилось. Пока они
работают в «артели», которая является цехом
фабрики, есть еще какая-то надежда на возрождение промысла. И, думается, именно фабрика должна первой
протянуть руку, народному промыслу. Хотя бы
в знак благодарности за .свое рождение.
Руководительучебно-опытногохозяйстваВоронежскогоСХИ
НиколайВасильевич Болговсказал
при встрече: ~ Есть данные, что число жителей в Карачуне доходит до чуть
- ли не дотрех с половиной
тысяч. Сегодня у нас в хозяйстве из этого села работает восемнадцать механизаторов, пятьдесят животноводов,
восемьдесять разнорабочих. Меня это не
может не беспокоить ни как хозяйственника,
ни как человека, увидевшего пришедшее в
упадок старинное человеческое гнездо. Сруб двухквартирного дома в селе
видели? В этом году закончим его отделку. Жилья в пустующем селе много, но мы решились
на новый дом, чтобы показать карачунцам, что
администрация верит в перспективу их села. Но жилье для Карачуна - не
самое главное сейчас. Главное - дорога. Будем, вести ее туда от автострады. Думаю в отличных, школьных мастерских карачунской школы можно было бы проводить и обучение гончарному
ремеслу. Завтра же загляну и в «артель», и в школу. Получить, какой-либо
доход в кассу хозяйства от промысла заманчиво,
лестно увидеть где нибудь на выставке изделия карачунских мастеров, но продолжить ремесло отцов и дедов, сохранить память о них -наиважнейшее дело в жизни.
В самой.
Рамони и ее округе
есть что посмотреть гостю. И
хочется верить,
что в самое ближайшее время здесь же удастся увидеть и купить дивный звонкий горшок или олень-свистульку.
И,
думается, ничего зазорного не будет в том, если: к каждому
изделию
возрожденного карачунского
промысла вместе
с товарным ярлыком прилагать небольшой листок бумаги с коротеньким
рассказом
о самом промысле и парой рецептов
из
русской кухни дляблюд, запекаемых в
горшочках. И пусть, ставя смело зреть такое блюдо в карачунском черепке
на
открытый огонь, где-то скажут: «Вот знатный горшок из центра России».
