Александр Мальцев на святой земле древнего Задонска.

Из рода Конюховых двое канонизированы как мученики за веру Христову. Фёдор рукоположен в священники без прихода. Спра­шиваю Павла: - Не думал сам принять сан? - Работа у батюшки трудная, - ответил Павел, – делить с миряна­ми горести и печали. Не готов я к этому. И формальная есть причи­на - дважды женат. Помню, я тог­да уже путешествовал, дал своей избраннице телеграмму. Она при­летела в назначенный пункт са­молётом, я подоспел на велосипе­де. Зарегистрировались, а утром уже крутил педали дальше.

Преподобный (звание «пре­подобный» даётся посмертно, либо в глубокой старости) Сер­гий Радонежский обладал даром провиденья-предвиденья, при­чём очень сильным. Своего ми­трополита у Московии после смерти Алексея к лету 1380 года уже два года не было. Киевско­му митрополиту сербу Киприану, как прозападнику, Дмитрий не доверял. Из Сказания о Мамае­вом побоище узнаём, что отгова­ривал Киприан Дмитрия от стол­кновения с Мамаем.

Выехал я утром чуть раньше, но Павел быстро меня догнал и, обойдя, скрылся впереди. Включив плейер, через наушники слушаю музыку. Мелодии Брамса, Баха, Моцарта, Глюка, Бетховена и мно­гих других подобраны заранее и со­ставляют мой любимый музыкаль­ный репертуар. По обеим сторо­нам дороги стоят пожжёнки. Чёр­ноствольный молодняк сосен явля­ет собой апокалипсическую карти­ну. В фильмах - это возможные сце­нарии, а в жизни – реальность Чер­нобыля. Тогда, в 2010 году, предла­гал я своему соседу – начальнику пожарной части полковнику Грид­неву - сделать явку с повинной.

- Я, - говорил он мне тогда, - только тушу, но есть служба пре­дотвращения, предупреждения, профилактики. Вот с них и спра­шивай явку с повинной.

Почему же Шойгу не ушёл в отставку, кто выдумал природ­ный фактор?

Полковник жмёт плечом. Ему нужно дослужить. Любой пожар развивается по своему сценарию, но первоисточник только в человеке.

Стоят пожжёнки. Никто их не убирает, боятся капиталисты за­товаривания рынка пиломате­риалом. А до России им никогда не было и не будет дела. Россия и деньги - очень разные по осяза­емости вещи.

...Против воли преподобно­го Сергия направил Дмитрий своего ставленника Митяя в Константинополь на утверждение-рукоположение митрополитом Московским. Образовался вакуум церковной власти. Этот же источ­ник указывает на поездку Дмитрия к Сергию за благословлением.

У меня же никак не укладыва­ется в голове понятие благослов­ления «на битву». Война, бит­ва – дело царское, княжье, свет­ское, но не духовное. Благосло­вить мог Сергий человека, но не битву! Предвидя последствия по­беды Дмитрия, Сергий не мог его не отговаривать, не мог! Поэтому летописец, зная результат, на мой взгляд, умышленно разделил роли: Киприан – ему, мол, всё равно - от­говаривает, Сергий - благословля­ет. Так на то время было удобнее.

Павел поджидает на пере­крёстке.

- Надо повернуть вправо на Липецк, - утверждает он, - по­том вновь идти на северо-восток, - водит-показывает он пальцем на карте.

По-моему, ехать надо прямо, но я себя переламываю:

- Командуй, предводитель дво­рянства в картузе с белым верхом, - весело говорю я, подчёркивая тем самым: «Эх, была, не была!» О его картузе, о штанах и руба­хе говорить надо особо – это тща­тельно подобранные вещи, служа­щие ему давно и исправно. Кило­метров через десять у встречных узнаём: ехать надо было прямо. И теперь можно выйти на ту доро­гу полями километров через двад­цать. Командор, не смутившись, процитировал т. Ленина: «Мы пой­дём своим путём».

...Посылал Дмитрий Ивано­вич в степь, к устью реки Тихая Сосна, сказано в летописи, две группы разведчиков (заставы) до выхода всего войска из Ко­ломны. Здесь какая-то ошибка. Тихая Сосна течёт с запада мимо Острогожска и впадает в Дон в местечке Дивногорье Воро­нежской области. Это пример­но шестьсот километров от Мо­сквы. Стоянка Мамая изначаль­но у устья реки Воронеж была на сто километров ближе. Ожи­дал же он, поднявшись вверх по реке Воронеж и перейдя на реку Дон, три недели литвина-союзника Ягеллу у устья просто реки Сосны, что течёт от Ельца.

Блуждание от деревни до де­ревни и расспросы случайных людей завели нас в каменный ка­рьер. Влево за речушкой внизу виднелась на холме деревня.

- Я, - говорит Павел, - видел ве­лосипедиста, а куда он делся – по­нять не могу. И намекает на свою больную ногу. Иду назад. В лож­бине у лежащего велосипеда мо­лодая женщина собирает в ведёр­ко клубнику – слава Богу, уроди­лась. Чтоб не напугать, своё «До­брый день» говорю издалека. Оказывается, надо вернуться, про­ехать вдоль посадок, там свернуть, доехать до моста и подняться из ложбины в село. Пересказываю о том, возвратившись, Павлу пре­дельно спокойно и предлагаю дви­нуть к мосту по бездорожью. Вы­бравшись на дорогу, устроили при­вал. Сдобренную постным маслом пшённую кашу Павел одолел в два приёма. Вначале каждую лож­ку запивал водой. Отложив миску, долго и задумчиво смотрел вдаль. Насмотревшись, налил в кашу зе­лёного чаю, насыпал сахару, доба­вил порошок кофе и сгущённого молока.

Первая группа развед­чиков (застава) за­держалась, пошла на- встречу вторая. Встретились обе группы в степи на подходе к гра­нице Московии. Первая группа вела пленника, по-нашему язы­ка. От него стало известно о пре­дательстве Ягеллы и князя Оле­га рязанского и что ожидает Ма­май осени (так тогда называли дань) у устья реки Сосна, неда­леко от Красивой Мечи на Дону, примерно в трёхстах километрах от Москвы.

Проезжая какую-то деревню Липецкой области, увидел я це­лый ряд длинных полуразрушен­ных зданий - некогда молочно-товарных ферм. И опять вспом­нил Бориса Ельцина. И отпева­ние его ныне тоже покойным ми­трополитом Алексием: «Вечная память первому Президенту Рос­сии…» Действительно, вечная!

По одним сведениям, 27 авгу­ста войско русичей тремя колон­нами вышло из Москвы, по дру­гим – переправилось через Оку. Впереди было менее десяти дней пути. От Оки, до места сраже­ния на Дону, около 150 киломе­тров. Со всеми обозами, пеши­ми воинами, обедами-ужинами, по-моему, не более тридцати ки­лометров в день самое большое.

Вышли на дорогу Ли­пецк – Данков. Доро­га очень узкая, с очень плохими обочинами. Иногда ка­жется – фура на плечи въедет! А тут Павел совсем заучил:

- Держаться нужно от право­го края асфальта в восьмидесяти пяти сантиметрах…

- Где ты этой мудрости пона­брался, - спрашиваю.

- В Польше все велосипеды с номерами. И, чтоб выехать на дорогу, нужно иметь документ на право вождения. После сда­чи экзамена, выдали мне номер и «Удостоверение велосипедиста».

- Выходит, в случае наруше­ния правил, и штраф могут вы­писать, и прав лишить?

Событиен переход войск ру­сичей через реку Оку. Плач тог­да пошёл по Руси. Поняли рус­ские женщины: мало кто вернёт­ся назад! Мамай же даже пред­положить не мог подобное – это, пусть условно, но была грани­ца тогдашней Руси. Олег рязан­ский от такого решения велико­го московского князя потерял са­мообладание, заметался, не зная, как известить о том Ягеллу. Но у Ягеллы были свои «разведдан­ные». Сведав о действиях руси­чей, сведав о том, что два его бра­та Ольгердовичи Андрей и Дми­трий готовы стать со своими дру­жинами под знамёна московского князя, он потерял всякую уверен­ность и остановился. А войско ру­сичей уже шло по Рязанской зем­ле со строгим наказом Дмитрия Ивановича: чтоб ни один волос не пал с головы рязанцев.

На ночлег расположились, проехав поворот на Лебедянь, недалеко от Данкова. Придо­рожные посадки разрежены. Па­вел таскает ветки – маскирует палатку и костерит меня за за­бытое сало. Я подначиваю:

- Деревня близко, смотался б до девчат.

- После ста километров-то? – парирует Павел. – А сам?

- Мои девчата при ходьбе с ноги на ногу падают, да брыла­ми трясут...

Над костром парует варе­во, в небе один за дру­гим с грохотом реактив­ного рёва проносятся самолёты. Мне интересно: где Фёдор берёт деньги и яхты для путешествий.

- Спонсируют, причём самым неожиданным образом, самые не­ожиданные люди. В последнем плавании яхту, стоимостью триста тысяч долларов, арендованную у морского пароходства, угнали.

- Как, ведь шуба хороша, да в ей баба!

- В один из заходов в порт для пополнения запасов воды и соля­ры врачи предположили у Фёдо­ра кишечную инфекцию – медос­мотр в порту обязателен. Поло­жили в больницу. А когда вышел, яхты в порту уже не было. Все до­кументы остались на яхте, а без документов полиция претензии не рассматривает. Явиться домой без яхты – заподозрят: яхту продал, деньги присвоил. Случайно узнал, на соседнем острове отстаивается краденное. Купил канистру бензи­на и ночью с базы угнал моторную лодку. Яхту свою с пришвартован­ным к ней катером узнал сразу. За­якорился. Изображая рыбака, на­блюдал. Через некоторое время четверо спустились на катер и от­плыли. Как бы тихо не поднимал­ся на яхту, судно качнулось. Фёдор скользнул в камбуз, вооружив­шись разделочной доской, затаил­ся. Разделаться с двумя китайцами не составило труда. Связав, погру­зил их в краденую лодку, вывел из строя мотор. Яхта Фёдора благо­получно ушла в океан.

Всю ночь со страшным рё­вом, содрагая землю и само небо, над головой носились самолёты. Утром показал Павлу на обло­мленную часть ствола берёзы, едва держащуюся над моей палаткой.

– Судьба, - философски заме­тил Павел.

Чтение «Задонщины» в корне изменило моё отношение к собы­тийной военной поэзии. Если до прочтения (школьное не в счёт) во мне жило предубеждение не предмета поэзии подобного, то «Задонщина» показала обрат­ное, да ещё как показала! Мно­гие поздние вещи о войнах, с их детальной прорисовкой, кажут­ся мелькотнёй, или - просто без­вкусицей, которая уходит в от­вал, едва появившись. Образный строй «Задонщины» высокотор­жественен и строг, безмерно при­тягателен… и каждая деталь, и событие становятся существен­ными и важными! Русь вышла обороняться против супостата, детали повествования работают на идею общности, на высшую идею борьбы. Всё соразмерно выверено, точно и к месту. Ни велеречивости, ни витиеватости.

...В Данкове много краси­вых, красочных храмов. На пе­рекрёстке расспрашиваю пожи­лого человека о дороге и заодно:

- Вы верите, что от Монастыр­щины (официальное место бит­вы) на измученных в битве конях можно было гнать врага до Лебе­дяни, до реки Красивая Меча?

- Тогда князь там или царь всюду поспевал на лошади, управлял государством ли, во­евал, а нынче у каждого боль­шого начальника три самолёта, только толку мало.

- А как выглядит само поле?

- Как и все поля – пшеница на нём растёт.

Всё чаще справа от дороги сто­ят стилизованные копии памятной колонны, установленной на Кули­ковом поле в 1850 году. Идём на ве­тер, как это ощутимо! На крутом спуске орлом вперёд смотришь. Велосипед разбегается до шести­десяти, а, может быть, и больше километров в час. Малейший пред­мет под хлипкое велосипедное ко­лесо… Рядом, почти вплотную, об­ходят фуры… Но после спуска всегда начинается подъём. И тог­да уже не орлом, а угибаешься ку­рицей, из всей мочи давишь на пе­дали, иронизируя по поводу зна­ка «обгон запрещён»: «Жаль, а то б мы ща…» На обочине с улыбоч­кой поджидает Павел.

- Мы же вот деревню проехали, - кивает он назад головой. Оста­новился я набрать воды, а паца­ны спрашивают: «Дедушка, вам сколько лет?». Пятьдесят шесть, говорю. «И откуда вы едете?». Из Воронежа. «О-го-го! Нам по двад­цать, мы боимся на десять киломе­тров от дома отъехать». Говорю им: за мной ещё дедушка едет – на восемь лет старше.

А ты знаешь, в Испании видел велосипедиста на велосипеде из пятидесятых. Он как тогда вые­хал из дома, так до сих пор едет и едет. К рулю привязана жестяная банка. На ней написано, сколько лет он в пути, и просьба подать на пропитание. Подают. Тело его высохло, одни жилы и мускулы, а сколько ему лет, никто не скажет.

Испанцы очень словоохотли­вы. Спросишь кого-нибудь, как проехать, он полчаса что-то рас­сказывает, рассказывает и толь­ко потом махнёт рукой, покажет направление.

И опять вперёд умчался Па­вел. «Не могу я, - говорит, - мед­ленно ехать».

Битва произошла 8 сентября на южном берегу реки Дон, меж­ду устьями Непрядвы и Смолки, на местности 2000 метров на 800, силами сторон по 5 – 10 тысяч всадников, продолжительностью около получаса. Это данные по­следних исследований, опублико­ванных в интернетовском «Хро­носе». Мне они кажутся близки­ми к истине. Летописи числен­ность сторон доводят до 400 ты­сяч, продолжительность сраже­ния до трёх часов, гнали врага 50 вёрст до Красивой Мечи.

Пересекали границу Ли­пецкой и Тульской об­ластей под ливневым дождём по бездорожью. В заднем колесе лопнули три спицы, ко­лесо «завиляло». Остановились у придорожного здания химскла­дов, развели костёр. Сушились, готовили ужин и думали: как бу­дем ставить палатки в воду. А но­чью беспрерывно гром гремел, молнии, перекрывая друг друга, своё сверканье превратили в не­прерывный свет. Лил дождь пото­па, и к утру в палатке было, если не мокро, то очень сыро. Разжи­гал костёр из сырых дров таблет­ками сухого спирта. Таблетки от влаги стреляли, разгорались пло­хо, но огонь своё взял. Из палатки выбрался хмурый Павел. - Бывало за границей попа­дать под дождь? - В Германии десять дней путе­шествовал под дождём, хорошо; велосипедные дорожки. - В Европе везде?

Александр Мальцев на поле Куликовом...

- В Германии велосипедные дорожки вдоль опушек, по по­лям. И все пронумерованы. До­статочно иметь карту велосипед­ных дорожек и путешествуй себе на здоровье, а в Голландии вело­сипедные дорожки рядом с авто­банами – ещё проще.

- Где было труднее всего путе­шествовать?

- По Китаю. На севере ещё ничего, многие знают русский, на юге труднее. Если на европей­ской карте худо-бедно можно прочесть название города, то ки­тайских иероглифов, как ни вер­ти, не понять.

- Год ты провёл в седле вело­сипеда в Австралии. Что такое одиночество?

Копия памятной колонны, установленной на Куликовом поле в 1850 году.

- На самом деле это состояние трудно понять. Фёдор рассказы­вал: «Проснулся, яхта идёт на ав­топилоте. Выхожу на палубу. У руля фигура, а ведь я на судне один уже полгода. Подхожу бли­же, а это я, но фигура исчезает, ручки руля на ощупь тёплые». А я в пустыне Австралии свободно общался с близкими, друзьями…Нет его, как такового, одиноче­ства. Организм находит и откры­вает другие каналы связи. - Как Мухаммеду в пещере привиделась возможность пи­сать и он писал, как Христу в пу­стыне пришли знания? - Не знаю, но чувствуешь себя легко и комфортно. ...С 9 по 16 сентября хоронили погибших, а потом заторопились назад. Но заторопились почему-то так, что раненых и обозы с добром и скотом оставили на разграбле­ние. Грабили обозы воины Ягел­лы, убивая раненых русичей, гра­били рязанцы, а, по некоторым сведениям, грабили ещё и вернув­шиеся татары! И об этом свиде­тельствуют все источники наши и других народов. Как это понять? Выбравшись из мокрых кустов, покатили к полю Куликову, вер­нее, к мемориалу. Комплекс вклю­чает выше упомянутую колонну 1850 года, караульное помещение-музей, где службу несли ветера­ны бородинской битвы, храм пре­подобного Сергия Радонежско­го, символическую карту сраже­ния и большой парк. Всё это рас­положено на Красном Холме. Что надо было отреставрировать - от­реставрировано. Выглядит теперь великолепно и торжественно. А мои сомнения мне лучше оставить при себе. Мы и так за последние два десятка лет наболтали много непотребного не в пользу России-матушки.

Обратно ехали под ве­тер, ночевали на прежних местах. По­года пасмурностью благоприят­ствовала добраться до дома на половину суток раньше заплани­рованного. В Докторово, кило­метрах в двадцати от Данкова, по просьбе батюшки зашли в храм. Матушка-то оказалась родом из Рамони. Воистину, тесен мир!

Александр МАЛЬЦЕВ,

поэт, историк,

путешественник.

Рамонский район, пос. Бор.